14 апреля 2014 10:38

Алла Ростопчина-Шаховская: Крымская обсерватория нужна российской науке

После воссоединения Крыма с Россией отечественная наука получила ценную жемчужину – Крымскую астрофизическую обсерваторию /КрАО/. Созданная ещё в начале ХХ века и воссозданная после почти полного уничтожения в годы войны, – а самый старый телескоп в ней производства ещё 1913 года, трофейный "Карл Цейсс", - она до сих продолжает занимать лидирующие позиции в некоторых направлениях астрономии и астрофизики.

В данный момент переходного периода в Крыму обсерватория преобразована в Крымское республиканское предприятие. Органом управления предприятием определено Министерство образования, науки и молодёжи Республики Крым.

Сама же обсерватория просится под крыло РАН. "У нас состоялся учёный совет, на котором мы приняли решение обратиться в Российскую академию наук с просьбой принять наш институт в полном составе в РАН, – заявила директор КрАО Алла Ростопчина-Шаховская. - Нам бы хотелось, чтобы мы были самостоятельным институтом Академии наук, как это было раньше"

Но как бы то ни было, обсерватория в любом случае вошла в число российских научных организаций. С чем приходит она в Россию, с каким научным заделом и с какими проблемами? На эти и другие вопросы Алла Ростопчина-Шаховская рассказала Крыминформу.

Какой вы видите судьбу своей обсерватории в составе науки теперь уже российской? Не слишком ли она устарела на фоне Зеленчукской или тем более – реализуемых проектов создания практически 100-метровых телескопов?

Интересный вопрос… Я надеюсь, что наша обсерватория не устарела и нужна, в том числе, в рамках Российской академии наук.

Она, во-первых, занимает очень удачное положение – настолько же южная, как Специальная астрофизическая обсерватория возле Зеленчука или Мауна-Кеа. У нас, впрочем, несколько другой набор инструментов. Мы можем проводить исследования в другом диапазоне. Конечно, 6-метровый телескоп в обсерватории в Зеленчукском районе – единственный в России, и получить там время для исследований довольно сложно - удаётся лишь довольно маленькими кусочками. У нас же в обсерватории – больше 25 различных астрономических инструментов, работающих в самых разных диапазонах волн и исследующих объекты, начиная от обломков космических аппаратов на орбите вокруг Земли и заканчивая чёрными дырами в ядрах других галактик.

В том числе и наблюдения за опасно приближающимися к Земле космическим телами? Помните, когда в прошлом году упал Челябинский метеорит, раздался всеобщий стон, что у нас нет системы мониторинга космического пространства на предмет такой угрозы. Может ли ваша обсерватория стать элементом такой сети наблюдения, элементом её расширения? Сеть ведь и так небольшая.

Да, сеть небольшая, её надо расширять. Правда, для таких тел, как челябинский метеорит, нужны немножко другие астрономические инструменты. Просто для объектов, которые входят в атмосферу с очень большой скоростью, нужны другие методы наблюдений. Которых фактически не существует в настоящее время.

А опасно сближающиеся астероиды – их вы можете наблюдать?

Безусловно. Астероиды, которые сближаются с Землёй, обломки космических аппаратов, которые буквально наводнили околоземные орбиты и могут принести убытки, столкнувшись с действующими космическими объектами. В этих направлениях наша обсерватория работает, и работает достаточно успешно, и у нас очень хорошие связи с институтами Российской академии наук, занимающимися подобной проблематикой…

То есть первое, что вы принесли российской астрономии – это время и совпадающие направления работ?

Естественно. Потому что наши 25 телескопов – в основном, конечно, крупнейшие из них – вольются в общее дело и дадут возможность астрономам получать время ещё и у нас, на наших телескопах.

Можно ли в вашей обсерватории с вашим инструментарием открыть что-то действительно новое в астрономии?

Конечно. Потому что мы же не просто так ели свой хлеб. Мы старались найти ту нишу, в которой мы будем востребованы. И тут у нас есть несколько направлений, по которым мы будем спокойно работать в будущем.

Какие, например?

Во-первых, конечно, это 22-метровый радиотелескоп, который по характеристикам изготовления зеркала входит в пятёрку лучших инструментов мира. На нём можно проводить и геодинамические исследования, исследования движений материков, и астрофизические исследования.

С экспериментом "Радиоастрон" он завязан?

Да, он работает и с "Радиоастроном" в том числе.

Вторая достаточно значимая ниша – это программа исследования астероидов, сближающихся с Землёй, а также обломков космического мусора в геостационарной области. Под это есть и необходимые инструменты, и группа сотрудников. Здесь наша группа даёт очень значительный вклад, и я думаю, что это направление будет только развиваться в дальнейшем.

Следующее направление – это возможность проведения фотометрических, полиметрических исследований. В данном направлении мы занимаем ту определённую нишу, которая позволяет проводить исследования там, где необходим частый мониторинг. Во многих институтах, даже на Западе, наблюдения проводятся определёнными кусками. А мы можем вести мониторинг и получать информацию, которую невозможно увидеть на базе разрозненных наблюдений.

Хорошим примером такой работы можно назвать исследования нашего сотрудника Елены Петровны Павленко. Она занимается исследованием так называемых подкритических звёзд. В прошлом году была приглашена открыть конференцию, посвящённую подкритическим звёздам и сделать на ней "приглашённый" доклад. А это фактически означает, что работы данной группы признаны и считаются ведущими в данном направлении в мире.

Телескоп с зеркалом в 2,6 метра – это наш крупнейший телескоп. На нём имеются спектрограф, магнитограф, которые также позволяют заполнять те ниши, которые существуют в нашей науке. Кроме того, у нас имеются два солнечных телескопа и два телескопа-коронографа, два радиотелескопа, занимающихся изучением Солнца. Идёт очень плотный мониторинг солнечной активности, и наши данные постоянно поставляются в центры сбора данных – это Пулковская обсерватория и Бельгийское королевское общество.

Поэтому я не думаю, что нас ожидает какая-то туманная судьба. Напротив – исследования в самом разгаре.

Уже известно что-то о дальнейшей вашей судьбе: прикрепят ли вас в будущем к какому-то институту или будет нечто иное?

Нет, пока ничего не известно. На данный момент мы находимся под началом Крымского республиканского министерства образования, науки и молодёжи. Что будет дальше – ждём.

Контакты с РАН у вас, знаю, уже были. О чём говорили?

Да, безусловно, мы общались с представителями РАН, у нас был президент РАН Владимир Фортов, заезжал посмотреть и немного поговорить о ситуации. У нас были представители ФАНО, которые тоже задавали вопросы и знакомились с нашей организацией. Мы показали, что у нас есть, что мы можем, а решение за российской стороной.

Дальнейших движений пока не было?

Да, пока не было.

И сейчас вы продолжаете работать по прежнему научному плану, ещё украинскому?

Да, мы продолжаем по тому научному плану, который у нас был утверждён раньше.

Некоторые учёные, с которыми мы беседовали в Крыму, обеспокоены вопросом, будут ли им сохранены, так сказать, засчитаны те научные звания, которые они получили в системе Национальной академии наук Украины. В вашем коллективе есть такое беспокойство?

Конечно, такая проблема у нас будет всплывать. Потому что многие учёные защитили кандидатские и докторские диссертации в последние годы. Но я не думаю, что она будет стоять очень остро, потому что у нас в обсерватории всегда было принято готовить кандидатские и докторские диссертации на материале, опубликованном в ведущих астрономических изданиях мира. То есть тех, которые признаны во всём мире. Поэтому даже если будет признана необходимость перезащиты или подтверждения кандидатских и докторских степеней, то у наших сотрудников не возникнет никаких трудностей с этим.

У нас, может быть, не так уж часто защищались, особенно это касается кандидатских диссертаций, но зато всегда предъявлялись очень высокие требования к уровню работ.

То есть в российскую науку вы приносите с собою заметный научный клад. Но ведь и без проблем не бывает. Какие из них вы, так сказать, прихватили с собою?

Безусловно, мы принесём с собою проблемы. Первая из них – это, собственно, проблема всей науки: необходимость постоянного обновления приёмников излучения. Каждые пять-семь лет приёмники излучения должны обновляться для того, чтобы работать на том уровне науки, который принят в мире.

Ну, и наша материально-техническая база, которая требует обновления с точки зрения систем управления. На большом количестве телескопов системы управления были созданы ещё в 1950-60-е годы. Где-то частично была проведена замена на современные элементы, где-то она была сделана на старой элементной базе, которая требует постоянной поддержки, замены каких-то частей. А их стало очень трудно доставать, потому что огни уже не выпускаются.

И само содержание нашей обсерватории – довольно затратная вещь. Это крупное с точки зрения имущественного комплекса учреждение, которое требует определённых вложений, чтобы поддерживать его на том уровне, которого требуют подобного рода научные институты.

Вы об этом говорили представителям ФАНО?

Конечно. Всё это говорилось.

Они порадовались или напротив?

Не так чтобы они сильно рады оказались…

А чего вам хотелось бы, скажем, в идеале?

Мы всегда хотим иметь лучшее, лучшие возможности для выполнения исследований тех объектов, которые интересны нам как учёным. Что ещё можно было бы пожелать? Признания наших работ. Потому что наука сегодня отодвинулась в общем сознании на второй план. Признание самой науки. Не обязательно признание нас – КрАО имеет определённый вес в мировой науке и соответствующее признание. Нет, хотелось бы признания той значимости, той роли, которую наука имеет в современном обществе.