Владимир Клычников: Своими решениями в Крымскую весну мы "загоняли ситуацию" и ставили Россию перед выбором

Владимир Николаевич, если вспомнить обстановку годичной давности, насколько это были напряжённые и тревожные дни для Вас лично?

Для кого-то она была тревожной, но не для меня. И не потому, что я какой-то крутой или подготовленный, лучше всех информированный, а по одной причине – я отношусь к той категории крымских политиков, или граждан вообще, которые с 1991 года не меняли своих взглядов и убеждений, не забывали свою историю. Собственно, я по образованию историк. Мы боролись с несправедливостью, начиная с результатов референдума 1991 года, не имплементированных в части воссоздания Крымской АССР как субъекта Союза ССР и участника союзного договора. В 1992 году собрали 246 тысяч подписей за проведение общекрымского референдума по статусу Крыма как независимой республики и прошли все перипетии, связанные с принятием Конституции Крыма.

То, что происходило в феврале-марте 2014 года, для меня было осознанной необходимостью. Другое дело, что, как любой здравомыслящий человек, я не мог предположить, что за несколько дней, в конце концов, это может произойти. Коллеги воспринимали по-разному: кто-то с ужасом в глазах, кто-то с непониманием. Для меня все происходящее было в благодарность.

Еще в конце января 2014 года на президиуме я говорил, что нам пора ставить вопрос о проведении референдума по статусу Крыма. Тогда, опять же, мечтать о возвращении в матушку-Россию я не мог, а говорил о том, что Россия должна выступить гарантом проведения общекрымского референдума по статусу республики. Я осознанно делал то, что считал восстановлением справедливости и дай Бог, чтобы она восторжествовала. Потому что, если отмотать за несколько дней до событий, было очень тяжело прогнозировать, как проголосует наш депутатский зал за те или иные решения.

Какова была общая атмосфера в депутатском зале, начиная с 26 февраля, с противостояния у Верховного Совета?

Атмосфера была напряженная, и не в самом зале, а вне его. Напряжение было, когда мы собирали большинство в составе 54 депутатов /из 100/. Я считаю, что их фамилии сегодня должны быть опубликованы, ведь из оставшихся 46 сейчас всё больше революционеров, чем из тех, кто собирались на заседания и принимали решения.

Пока собирались депутаты, через Совмин были и запугивания, и всяческие инсинуации. Часть коллег говорили: "вы там под дулами автоматов работаете". Приходилось приглашать, показывать на месте, что под дулами никто не работает и насильно никто никого не удерживает. Из тех, кто подъезжал по ходу сборов 27 февраля, некоторые с большой тревогой относились к предлагаемым решениям, особенно бизнесмены, которым есть что терять, в отличие от нас, голожопых политиков. Оно и понятно - бизнес любит тишину.

Была растерянность, напряжение, нервы, кто-то на кого-то кричал, мы друг друга успокаивали, ходили чай пить, разбирать ситуацию. Это все было. А уже непосредственно в зале, ввиду того, что за первую половину дня все успели наговориться, обменяться мнениями, прочувствовать, уже не было какой-то нервозности. В зал мы уже пришли подготовленными. Определенный нерв был, но в зал уже шли с пониманием, что есть 54 депутата, и они готовы принимать ответственность за решения.

Если восстанавливать хронологию, то изначально речь шла о расширении прав автономии. Вынос на референдум вопроса по вхождению в состав РФ, его перенос на более ранние даты – от этого создавалось ощущение, что временная спираль начинает сжиматься, и в этой ситуации нужно максимально сконцентрироваться, чтобы ничего не упустить и не наломать дров. У вас такого чувства не было?

У меня такого чувства не было из-за того, что я был непосредственным участником событий 1991 года, 1992-го, 1994-го, 1995-го, обострения взаимоотношений с Киевом. На тот момент мы обращались и уповали на Российскую Федерацию, но поддержки не было. А в 2014-м, когда мы начали претворять намерения в жизнь, понимали, что ситуация развивается по-другому.

Если хотите, мы своими решениями загоняли ситуацию, ставили Россию перед выбором – да или нет. И в этом отношении, когда пошла реакция на первые принятые решения по формулировкам "Россия или Украина", по приближению сроков проведения референдума, то стало очевидно - Москва ситуацию уже не отпустит. Было понятно, что наш посыл принят и один на один с оголтелым фашизмом нас не оставят.

Оценивая с сегодняшних позиций, все ли из сделанного попало в точку и по необходимости, или есть что-то, чего делать в феврале-марте не стоило? Может что-то пропустили, не предусмотрели?

Это жизнь, и от ошибок никто не застрахован. За 25 лет не добавилось, а убавилось квалифицированных кадров, и мы сегодня пожинаем плоды кумовства и сватовства. А наличие мозгов никому и никогда не мешало.

Сама ситуация исторически уникальна, и наш случай в мировой практике единственный в своем роде. Взять что-либо за аналог крайне тяжело.

Сейчас уже входим в российское законодательство, а на первых порах, особенно в первые полгода, как слепые котята, что мы, что Москва. Хотя там мозгов побольше, и контроль был. Разбирая любую ситуацию, можно найти кучу огрехов – идеального ничего не бывает. Хотелось бы меньше ошибок, поскольку ошибка власти всегда отражается на рядовых гражданах.

Сейчас перед нами новые вызовы, и, прежде всего, в их числе я бы назвал саботаж многих крымских чиновников, от которых надо избавляться. Для нас это крайне тяжелая, скрытая война. Но это вызовы времени. Если подходить к самому историческому событию, то все, что случилось – слава Богу. События на Украине тяжело поддаются представлению, как бы мы с этим жили.

А если сравнивать с нынешним положением на Юго-Востоке Украины возможные сценарии крымских событий?

Мне тяжело представить, чтобы было бы. Краски сгущать не хочется, особенно сейчас, когда у нас расплодилось крутых крымчан-революционеров, которые кричат, что "мы бы им показали", "мы бы им дали". Вернуть события назад, до 2014 года, сколько измывался официальный Киев над крымчанами в вопросах языка, культуры, истории? Это все было, и молча крымское сообщество все глотало, и мы, политики, в большинстве своем.

Поэтому не надо сейчас из себя изображать готовых на все, не надо путать волеизъявление крымчан с военными действиями, где на кону стоят жизни. Однозначно были бы человеческие жертвы, потому что в Крыму был слой радикально настроенных людей. А сколько было бы жертв, больше или меньше Юго-Востока, не стоит рассуждений.

Предположения строятся на наличии в Крыму военных баз, как украинских, так российских…

Это еще вопрос. Здесь очень серьезный момент, за который стоит похвалить наш парламент и всех 54 депутатов. Мы как раз дали легитимную возможность России за нас заступиться, поскольку крымская власть собралась и приняла такое решение, и поделать с этим ничего нельзя. А если представить, что эта власть разбежалась, как произошло в Донецке и Луганске, то какие основания у Российской Федерации были вмешиваться, даже имея Черноморский Флот? Руководство России с ума не сошло, и без правовых оснований никто бы с места не сдвинулся.

Да, душой бы переживали за крымчан, но с точки зрения международного права ничего бы не смогли сделать.

16 марта теперь у нас праздничный день, и на ваш взгляд, это должен быть всенародный крымский праздник, или официальный, камерный?

Нет, с моей точки зрения массовые гуляния не совсем уместны. Однозначно, это праздник. Но праздник торжества демократии, права народа на выражение своего мнения, права на референдум. Это серьезный праздник, когда стоит говорить о правах человека, о правах территории, вспоминать историю, говорить о языке, культуре, о том, что не хлебом единым жив человек.

Если превращать это просто в ярмарку, то очень быстро все замылится, и через несколько лет превратится в пирожки с чаем.